– Что тебе, майор? – не поднимаясь из-за стола, спросил Инквизитор появившегося в двери кабинета Кулемзу.

Майор подошел к столу и протянул пачку фотографий. На них в заброшенной ракетной шахте съеденные кислотой трупы двух людей и собаки, три трупа посреди зала пульта управления, мертвая обнаженная женщина и мертвый Тото Костров.

– Это – сын Фармазона, – показал Кулемза.

– Похож… А девочка?

– Исчезла бесследно. Ищут…

– Откуда фотографии?

– Негласно… От украинских коллег. Они сообщают, что раньше их в шахте побывала какая-то вооруженная группа. Прилетели на вертолете. Наверное, люди Питона. Они и забрали девочку, товарищ генерал.

– Возможно, – неопределенно откликнулся Инквизитор.

– И что совсем непонятно: из головы Кострова-младшего торчала заточка старого лагерного исполнения.

– Что еще сообщают украинские коллеги.., негласно?

– Ничего особенного… Разве что их "наружка" засекла в Борисполе Кастрата. Садился на самолет до Москвы…

– Мучника допросили?

– Так точно, товарищ генерал. В ответах путается, несмотря на две свои судимости… Даже отрицает, что, – Кулемза показал на фотографию, – вот эти два трупа – его личные телохранители. Ну а подкупленные им некоторые журналисты, как водится, стеной на его защиту. Мол, произвол в духе тридцать седьмого года… Дали послушать Мучнику его "беседу" с сыном Фармазона в его же домашней сауне… Думали, задрожит, как студень, а он внаглую все отрицает. Фальсификация, мол, требую независимой экспертизы и свидетелей. А где я ему возьму свидетелей?..

– Значит, говоришь, Кастрат в Москве? – переспросил вдруг Инквизитор.

– Надо думать…

Инквизитор отошел к окну и, не поворачиваясь, тихо сказал:

– Отпусти Мучника, Кулемза.

У того даже рот от удивления открылся.

– Конклюдентность, брат Кулемза, конклюдентность… И ничего другого нам с тобой, майор, пока не остается, – глядя в окно невидящими глазами, задумчиво произнес Инквизитор.

Кулемза знал, что непродуманных слов его шеф никогда вслух не произносит. Конклюдентность – это что-то вроде молчаливого согласия, вспомнил майор, но при чем оно здесь, Кулемза пока не понимал. Ему и в голову не пришло, что Инквизитор гораздо больше, чем он, знает о бойне в заброшенной ракетной шахте под Белокоровичами. Инквизитор, например, знал, что девочки в летавшем на ракетную шахту вертолете при возвращении его на базу не было. А два дня назад на Стрыйском кладбище Львова ночью были тайно захоронены три трупа, доставленные в город тем вертолетом… Один был разорван взрывом гранаты, горло другого перерезано от уха до уха, а третий – который год находящийся во всероссийском розыске террорист-подрывник Иван Гураев – зарезан страшным ударом ножа снизу, через бронежилет. Такой удар когда-то ставили в некоторых подразделениях ВДВ разведчикам-индивидуалам, освоить такой удар смогли лишь считанные единицы. Их фамилии уже лежали в столе Инквизитора.

Фамилия одного была, как и у похищенной девочки, родной внучки его смертного врага Виктора Коробова. Раскрыть его фамилию Инквизитор не считал для себя возможным. "В конце концов, – размышлял он, – этот человек реализовал богом данное право на защиту своего дитя. Он и его друзья вступили в открытый бой с Империей и одержали пусть небольшую пока, но – победу. Империя будет мстить им, а ты, Егор, по нынешним временам даже прикрыть их не можешь", – вздохнул он.

Оперативные данные позволяли Инквизитору сделать вывод, что Империя в последнее время резко активизировала свою деятельность. Через подставные фирмы и корпорации она успешно прибирает к рукам средства массовой информации и наиболее жизнеспособные отрасли больной экономики России. Хищническая приватизация собственности и порожденная ею преступность, просчеты и эгоизм новых "хозяев жизни" объективно работают на Империю. Они создают ей условия захвата власти в стране.

"Что принесут "Коробов и компания" России? – не раз задавал себе вопрос Инквизитор, анализируя оперативные материалы по Империи. – Цинизм по отношению к морали и к самой человеческой жизни, их преступные методы борьбы за власть позволяют увидеть контуры их будущего режима. И не исключено, что режимы Гитлера и Сталина покажутся лишь цветочками перед тем, что готовят они ошельмованному и временно потерявшему веру в свои созидательные силы народу России".

– Конклюдентность, – повторил загадочное слово Инквизитор и задумчиво прочитал вслух, барабаня пальцами по стеклу:

– В потомстве переврплотясь в своем, мы времени пощечину даем…

Инквизитор с юных лет обожал поэзию серебряного века. Особенно Гумилева, Бальмонта и Хлебникова.

Он всю жизнь вставал в шесть утра, минута в минуту: без будильника и независимо от того, когда накануне ложился спать. Наскоро выпивал чашку горячего кофе и шел в сквер перед домом выгуливать своего любимца бладхаунда.

Так было и в это утро. Рамзай был псом воспитанным и, зная свою устрашающую внешность, никогда ни к собакам, ни к прохожим не приставал. Поэтому Инквизитор еще у дверей подъезда спускал его с поводка, и тот важно шествовал в сквер перед домом.

И на этот раз, отстегивая заевший почему-то карабин на поводке, он с досадой подумал: "Какой балбес ржавой "девяткой" загородил единственный проход в сквер?.. Карабин, как назло, не открывался, и ему пришлось снять поводок через голову пса вместе с ошейником. Пока он, стоя у подъезда, наматывал снятый поводок на руку, Рамзай подбежал к забору за ржавой "девяткой" и поднял заднюю лапу. Тем временем к подъезду подкатил "Москвич" вневедомственной охраны с двумя молодыми милиционерами. Притормозив у "девятки", он перекрыл от Инквизитора справляющую нужду собаку.

– Отец, шестнадцатая квартира в твоем подъезде? – высунулся из окошка "Москвича" румяный младший лейтенант.

Ответить "отец" не успел… Внутри "девятки" сверкнула вспышка, и мощнейший взрыв разнес ее буквально на куски. Взрывная волна отбросила к подъезду, почти к ногам Инквизитора, милицейский "Москвич", положив его при этом набок.