И вдруг, словно взмахом руки, кто-то прерывает музыку и пресекает полет…

Когда самолет шел прямо над солнцевским массивом, Ольга сняла управление с автопилота и положила руку на штурвал, но штурвал как-то слишком легко подался назад. Нос самолета задрался вверх к солнцу и закрыл собой панораму Москвы.

Ольга дернула штурвал на себя, но снова перед ней отблескивал только задранный в небо нос машины.

Вертикальные тяги штурвала не слушались. Стрелка альтиметра стремительно поползла вниз, двигатель стал кашлять и работать с перебоями, скорость падала Снова появились какие-то дома, но с каждым мгновением они становились все крупнее и вот уже заполнили все панорамное стекло кокпита.

Ольга подала штурвал вправо – дома уплыли влево Внизу появились заборы какой-то промзоны, редкий березняк рядом с товарной станцией и вдали – припорошенная снегом ледяная гладь. Самолет падал прямо на железнодорожный переезд с поднятой стрелой шлагбаума…

– Ну нет, дорогой Скиф, ты не будешь торжествовать… Я не стану подтверждением твоего пророческого дара…

Она легко взяла влево и последнее, что увидела, был румяный пупсик, похожий на купидона, который вздрогнул на стекле и подмигнул ей напоследок. Но прежде чем он исчез из вида, Ольга успела громко крикнуть:

– Прощай, – любимый!

В то утро на явочной квартире во Внукове Романов проснулся к полудню. Заглянув в соседнюю комнату, обнаружил там спящего на диване Кобидзе.

Ставя на плитку чайник, он вспомнил вчерашнее странное поведение Кобидзе и его слова: "Завтра из "ящика" узнаешь, дарагой". "Что я должен узнать из "ящика"?" – подумал Романов и включил маленький японский телевизор.

На экране после порции пошлых клипов и рекламы женских прокладок начались последние известия.

Диктор вещал о "прекрасном" состоянии экономики страны и, как о событии эпохального значения, сообщил о презентации очередной политической партии.

Но вот диктор вскинул глаза и по инерции, с таким же восторженным пафосом, проговорил:

.Только что к нам поступило сообщение о трагической гибели талантливой тележурналистки Ольги Коробовой Пилотируемый Ольгой Коробовой самолет "Сессна" во время тренировочного полета по неизвестным причинам потерял управление и рухнул на лед Клязьминского водохранилища. На место катастрофы самолета выехала оперативно-следственная группа.

Романов застыл с открытым ртом. В памяти всплыла вчерашняя стычка между Кобидзе и Лисьей мордочкой.

"Они вчера под видом пожарников были на аэродроме Нинку с подругами там сняли, – вспомнил Романов. – Неужто катастрофа с самолетом Коробовой – дело их рук? Если их, то чей приказ они выполняли? Кострова?.. Вряд ли, для Кострова заказать дочь Хозяина – петлю для своей шеи намылить…"

Одевшись, Романов снял с предохранителя свой "ПМ".

Удар милицейского ялового сапога сбросил Кобидзе с дивана. Следующий удар в живот отбросил его к стенке. Разрядив пистолет в пол" между его голыми ногами, Романов сунул пахнущий горелым порохом ствол в ноздрю летчика:

– Что ты вчера делал на аэродроме?.. Отвечай, мразь, или пристрелю, как пса шелудивого. Ты меня знаешь, гюрджи…

Кобидзе ошалело хлопал глазами. Из разодранной ноздри струйкой текла кровь.

Романов снова влепил пулю в пол и сунул дымящийся ствол в его хрипящий рот.

– Кто тебе отдал приказ гробануть Ольгу Коробову? Ну-у, твою мать!..

Зубы Кобидзе лязгнули о металл.

– Кккаку-у-ую Кккоррробову-у? – просипел он.

– Фирма "СКИФЪ"… Что ты сделал с ее самолетом?

– Рррулевые тяги ослабил…

– Кто заказал ее?

– Костров… Бортовой Номер сказал, чей самолет нэ сказал…

– Вышибить твои ишачьи мозги или сдать с потрохами в прокуратуру?.. Выбирай…

– Нэ знал я, мамой клянусь – нэ знал, что самолет Ольги Коробовой.

– Что Костров не поделил с ней?

– Бля буду, нэ знаю…

– Не костровский почерк оставлять живыми исполнителей… А ты еще живой – почему?

– Сказал – будет еще заказ.

– Какой?

– Сссказал, через три дня скажет и "зелень" дэсят штук отвалит…

– Мудак! – заорал Романов. – Тебе поминальную молитву заказывать, а ты мне про "зелень"! По твою душу Шведов идет, уже на пятки наступает. Помнишь Шведова, а?..

Глаза Кобидзе замутились страхом.

Он знал по Афганистану волчью хватку и дотошность Шведова, накрывшего десять лет назад на границе его вертолет с большой партией опиума.

– Пачему Шведов? – просипел он.

– Патаму! – выдернув ствол из его рта, заорал Романов. – Шведов ведет у них покушение на Ольгу в Останкине, а ты, ваше ослиное благородство, и там засветился.

– Тамнэя…

– Кнопку не ты нажимал. Ты лишь магнитную чушку под ее машину сунул…

– Нэ докажут…

– Плохо ты чекистов знаешь. Думаешь, не поинтересуются, что за пожарники вчера в ангаре, где самолет стоял, отметились? Шведов сегодня же раскрутит блядей, которых ты вчера притащил на явочную квартиру.

– Всэ три замужние – молчать будут, – прохрипел Кобидзе.

– А если не будут?

Кобидзе отвел от Романова затравленный взгляд, зашмыгал носом.

– Правда я Олгу Коробову? – выдавил он сквозь всхлипывания.

– Сомневаешься?

– Тогда слушай! – в прозрачных, не грузинских глазах Кобидзе плеснулась грузинская ярость. – Очень болшую "зелень" с казла снять нада – пополам раздэлим… Потом в Грузию… Нэт, в Турцию свалю.

Там "Сэрые волки" помогут на дно лечь…

– Козел ты балаклавский, но мысль интересная, – усмехнулся Романов и достал из кармана милицейской куртки блокнот и ручку. – Пиши, если трупом быть не светит…

– Что писать?

– Пиши, что отправил на тот свет Ольгу Коробову не ты, а Костров. А ты лишь, выполняя его приказ, ослабил рулевые тяги у самолета с указанным им бортовым номером, не зная, кому тот самолет принадлежит, и все такое… Пиши как есть, коли жить хочешь и крутые баксы с плешивого, как с куста, снять. А баксы, они и в Антарктиде у пингвинов баксы…

– Сколко с казла снять можна?

– "Лимон", а то и боле…

– Баксов? – сглотнул слюну Кобидзе.

– У него и фунты имеются. Пиши, гюрджи, пиши, как говорится у ментов, "чистосердечное признание"